36 Прощание с иллюзиями

​

Раннее утро окутало бухту холодным серо-голубым туманом. Воздух был пропитан солью и сыростью, мелкие волны лениво накатывались на песок, будто успокаивая бурю, которая скрывалась внутри Джоанны. Она стояла у самой кромки воды, сжав плечи в попытке удержать тепло. Ветер трепал её волосы и ворот рубахи, принося прохладу моря и предчувствие перемен.

«Доброжелатель» готовился к отплытию. Паруса, ещё влажные от росы, лениво вздымались, наполняясь первым утренним бризом. Матросы мелькали на палубе, а скрип снастей и выкрики перемежались с гулким стуком волн о корпус корабля. Всё вокруг казалось неспешным, но Джоанна знала: эта тишина обманчива.

На борту стоял капитан Хартголд. Он возвышался над суетой, его силуэт, обрисованный мягким утренним светом, казался почти статуей — неподвижной и холодной, будто он уже мыслями был где-то далеко, там, где море сливается с бескрайней пустотой. Джоанна не могла отвести взгляд. Он не оборачивался, но в этом молчаливом отстранении она чувствовала, что он знает о её присутствии.

Чуть поодаль, на песке, сидел Мартин. Он молча смотрел на корабль. Решение капитана оставить их на суше больно задело мальчика. Для него это было не просто отказом — это было унижением, подтверждением того, что он всё-таки ещё ребёнок. В нём бушевала смесь юношеского упрямства и преданности, которая делала отказ особенно тяжёлым. Он привязался к капитану так сильно, что уже не представлял своей жизни без его указаний, одобрения и защиты. Когда Генри Хартголд твёрдо, безапелляционно сказал ему «нет», что-то сломалось в душе Мартина. Он не смог сдержать слёз, несмотря на всю свою детскую браваду, и срывающимся голосом умолял взять его с собой. Но капитан оставался непреклонен. Ещё тяжелее было осознавать, что мальчик, вероятно, видит его в последний раз.

Пока Мартин боролся со своим разочарованием, Джоанна тоже не находила себе места. С того самого дня, когда она снова ступила на скрипучие сходни корабля, в ней началась борьба, которую она долго не хотела признавать. Тогда ей казалось, что она спасла капитана из чувства справедливости. Пусть он и был жестоким, пусть заслуживал наказания — но смотреть, как его вешают, она не могла. Это была бы измена себе. Но теперь, стоя на чужом берегу, она знала: это была лишь половина правды. В глубине души её тянуло к нему. Не как к человеку — как к явлению. К живому воплощению силы, решимости и пугающей свободы. Свободы, которую Джоанна распробовала только сейчас. Рядом с ним всё внутри смолкало: страх, сомнения, боль. Она хотела быть ближе, чтобы стать такой же. Жить как он. Быть, как он.

Долгое время она верила, что сила приходит извне — через любовь, через признание, через взгляд, в котором читается: «ты важна». Что если он примет её, она станет сильной. Но теперь она поняла: сила не передаётся. Её не дают. Она не в нём — она в ней. И всегда была.

Генри Хартголд не стал для неё ни спасением, ни проклятием. Он просто оказался тем, кто заставил её увидеть себя. И теперь она знала: чтобы быть собой — не нужно ничьего разрешения. С этим знанием пришло редкое чувство покоя. Без надрыва, без боли — просто тишина, в которой можно было дышать.

 

Утро выдалось светлым — слишком светлым, как бывает только в те дни, о которых потом вспоминаешь с болью.

Джоанна сидела на плоском камне у самой кромки берега, босые ноги болтались в воде, удочка лениво чертила круги по гладкой поверхности. Волны шептались с камнями, чайки ссорились где-то вдали, и казалось, будто сам мир затаил дыхание, не желая нарушить эту тишину.

Чуть поодаль, сосредоточенно морща лоб, Мартин возился с кривой веткой и сухариком — строил из себя матерого рыбака, хоть удочка у него всё время норовила развалиться.

Они сидели так уже добрый час — не говоря ни слова, в ленивом, почти сказочном покое.

— Ты когда-нибудь ела рыбу, которую сама поймала? — спросил он, щурясь на поплавок так серьёзно, будто собирался поймать не рыбу, а акулу.

— Нет, — улыбнулась Джоанна, не глядя на него. — А ты?

— Почти, — важно пожал плечами. — Один раз чуть не поймал. Это ведь почти считается?

— Почти — это вообще мой любимый результат, — усмехнулась она. — Но учти, парень, у меня на тебя большие планы. Так что придется научиться.

Он приподнял бровь.

— Какие ещё планы?

Джоанна ненадолго замолчала, глядя на воду. Волны шептались с камнями, но внутри у неё всё на миг стихло.

— Видишь ли… мы с тобой остались, — сказала она, и голос прозвучал чуть тише. — Не в смысле одни, а в смысле…

–  Ненужные? – переспросил Мартин.

Она замолчала на миг, словно прислушиваясь к тому, как это звучит.

— Нас оставили. И вот мы тут. Вдвоём. Целые, хоть и не совсем.

Она усмехнулась, но в этой усмешке было больше горечи, чем смеха.

— Так что вот мой план: ты — рыбак, я — твоя жена. Без пушек, без крови. Я в чепце, у костра, варю уху, жду тебя с уловом. Вечером — свечи, молитва, покой… Ни бурь тебе, ни подлости. Только ты, я и рыба. Всё просто. Всё по-настоящему.

Мартин скривился так, будто её слова пахли луком.

— Фу-у-у, да ну тебя! Жена? Ты хоть сама слышишь, что говоришь?

— А что, план плохой? — хмыкнула она. — Будешь расти — станешь кормильцем. А я буду сидеть и говорить: «Вот был мелкий — стал настоящий рыбак…» И между прочим, быть рыбаком куда благороднее, чем пиратом.

— Только без чепца, ясно? — пробурчал он. — И вообще… ты мне не жена. Ты просто Джоанна.

— Просто Джоанна? — подняла бровь она. — А как же «моя капитанша», «спасительница от скуки» и прочие высокие звания?

— Это другое, — буркнул он. — Просто живи здесь. Со мной. Без всех этих… бабских штучек.

Она посмотрела на него — чуть насмешливо, чуть печально.

— Ладно. Без штучек. Просто ловим рыбу… и не взрослеем.

Он кивнул. Серьёзно, по-мужски. Но уши всё равно предательски покраснели.

На какое-то время они оба замолчали. Было хорошо — просто и по-настоящему. Но Джоанна заметила движение у горизонта. Сначала — едва уловимая тень. Нет, не тень — силуэт.

— Мартин… — тихо сказала она.

Он уже смотрел в ту же сторону.

Чёрный корпус. Паруса, будто выкрашенные сажей. Тяжёлый, уверенный ход.

— Это «Грозный», — прошептал он. — Это Джон Хитч.

Джоанна вскочила. Времени на раздумья больше не было.

— Бежим!

Они мчались, ломая ветки, перепрыгивая корни, соскальзывая по песку. Земля под ногами стала тверже. Они почти достигли деревни, когда внезапно всё рухнуло: пушечный удар сотряс воздух, крыши разлетелись, и небо вспыхнуло огнём.

Пушка ударила по деревне. Грохот раскатился над холмами, словно небо сорвалось с якоря. Один из домов вспыхнул сразу — сухие стены всполохнули, как пороховая бочка. Пламя рвануло вверх. Закричали дети, завизжали женщины. Люди метались, как птицы в клетке. Кто-то бросался к лесу, кто-то бежал по кругу, не зная куда. И почти никто — даже не попытался схватиться за оружие.

Джоанна оглянулась. Пепел уже летел в лицо. 

— В лес! Берите детей! Быстрее! — кричала Джоанна женщинам и детям, пробираясь сквозь толпу.

Она влетела в дом, где пряталась Эйнола с Эмилем.

— Забирай его! — крикнула. — Беги! Сейчас!

Эйнола кивнула, прижала ребёнка к груди и бросилась к заднему выходу. Джоанна сорвала с крюка охотничье ружьё и мешок с патронами, рванула наружу.

На улице её ждал встревоженный Мартин, которому она вручила мешок.

— Ты справишься? — спросил он, тяжело дыша.

— Справлюсь, — коротко ответила она. — Ты поможешь мне!

Выбежав на площадь, Джоанна сжала зубы. Мужчины, которых она невольно считала опорой, тоже спешили к лесу, неся на себе всё, что успели схватить: кто мешок, кто ребёнка, кто просто тень вчерашней надежды. Никто не оборачивался. Никто не остался.

Досада росла где-то под рёбрами, жгла тем сильнее, чем больше становилось очевидным: бороться никто не собирался.

Их не учили. Они знали мотыгу, удочку, топор. Но не оружие. Не бой. Не страх лицом к лицу.

— Остановитесь! — крикнула Джоанна. — Нам нужны люди! Кто-то, хоть кто-нибудь!

Мимо пронёсся какой-то мужик — лысоватый, с седой бородкой с веслом наперевес. Вид у него был, как у человека, который давно всё решил: бежать и не оглядываться.

— Эй! — крикнула она. — Мы можем дать им отпор!

Он притормозил на секунду, глянул на неё, будто она предложила ему что-то возмутительное.

— Ты в своём уме? — буркнул он. — Я рыбу ловлю, а не воюю. Чем я им, по-твоему, наваляю? Веслом?

Он поднял весло, будто собирался его благословить, потом хмыкнул:

— Нет, спасибо. Пусть герои умирают красиво. А я — в лес.

Он махнул веслом, как белым флагом, и скрылся за дымом.

Мартин молчал. На лице — злость и растерянность.

— Мы вдвоём? — спросил он.

Джоанна даже не смотрела ему в глаза.

— Вдвоём, — сказала. — Но мы стоим дюжины. Поверь.

Они взобрались на холм. Под кустами ждала старая береговая пушка — затаившийся зверь, который когда-то рычал, а теперь лишь гнил в молчании. Джоанна никогда не думала, что дотронется до него. А теперь поняла, что час настал, и рука её не дрогнет.

— Думаешь, она работает? — спросил Мартин.

— Узнаем, — отрезала она. — Арсенал должен быть где-то поблизости. Если это настоящая точка обороны, его не могли оставить открытым.

Они бросились к подножию холма, туда, где заросшая зеленью стена сливалась со склоном. Джоанна помнила: когда-то здесь была странная ниша, будто просто заваленная валунами. Но у неё было чувство — нет, не заваленная. Спрятанная.

— Здесь! — скомандовала она и опустилась на колени.

Мартин упал рядом. Под слоем сырой хвои и прелой листвы что-то скрипело. Джоанна топнула каблуком — глухой звук. Не земля. Не камень. Дерево. Она начала счищать мох, ветки, листья. Мартин аккуратно сгребал листву, оттаскивал сучья, расчищал вход — сосредоточенно и чётко, будто это был не он, а кто-то взрослый, уверенный.

Наконец показалась крышка — доски, окованные ржавым железом. Петли проржавели, но ещё держались.

— Помоги, — прошептала Джоанна.

Они вдвоём откинули крышку. В лицо пахнуло затхлостью, порохом и холодом. Под ними был узкий каменный погреб, почти вплотную врезанный в склон. Внутри — деревянные ящики, мешки, связки фитилей. Пахло старым оружием. Но порох был сухой.

— Всё цело, — выдохнула она.

Они не говорили больше ни слова. Тащили вверх ядра, порох, фитили. Пушка ждала, как старый пёс, забытый в лесу, но не потерявший злость.

— Заряжай, — бросила она, и голос был уже другим — точным и уверенным.

Мартин действовал быстро, с неожиданной чёткостью. Джоанна — сосредоточенно, будто в ней проснулся кто-то, кто всегда знал, что делать. Они не учились — просто запоминали. Смотрели, как это делали пираты. И теперь, под свист ветра и грохот пушек, настал их час.

— Проверяй! — бросила она.

Мартин ткнул жерло веткой, вычистил остатки пороха и золы. Джоанна тем временем нащупала мешочек с порохом — высыпала прямо в ствол. Пыль взвилась. Она закашлялась, но не остановилась.

— Пыж! — скомандовала.

Тряпка. Утрамбовать. Ядро. Снова тряпка. Шомполом — сильно, до упора.

— Готово! — воскликнул Мартин, вытирая лоб.

Джоанна наклонилась к запальному отверстию, воткнула туда заточенный гвоздь, расширяя канал до пороха. Потом вставила фитиль. Мартин подал ей тлеющий факел — с опаской, но без лишних слов.

Она взглянула на него на миг. Ни страха. Ни сомнений.

— Назад!

Он отступил.

Она шагнула к пушке. Пламя коснулось фитиля. Полсекунды — и земля задрожала.

Выстрел.

Гул рванул по холму, пушка откатилась назад. В небе — всплеск дыма, внизу — всплеск воды.

— Пробный. — Джоанна вытерла лоб. — Следующий — в цель.

— Заряжаем! — подхватил Мартин, уже без дрожи.

Порох. Пыж. Ядро. Трамбовка. Фитиль. Всё — точно, как помнили.

Второй выстрел ударил в корпус почти на ватерлинии. Третий — задел борт. Четвёртый — в корму.

На «Грозном» пытались ответить, но пушки не долетали на эту высоту. С берега уже ползли тени — это были люди капитана Хитча.

Джоанна и Мартин побежали вдоль склона, лавируя между кустами и скользкими камнями. Сапоги вязли в грязи, ноги скользили — каждый шаг отдавался в груди тяжёлым гулом.

Первые выстрелы со склона застали пиратов врасплох. Джоанна не стреляла наугад — прицеливалась, дышала ровно, несмотря на трясущиеся руки. 

Осечка. Джоанна выругалась сквозь зубы. Мартин уже тянул ей запасной кремень — быстро, точно, без лишних слов, как будто всегда знал, что делать.

Первый упал сразу — пуля угодила в горло. Второй, пониже, вскрикнул, рухнул на спину, забрызгав листья. Третий успел выстрелить в ответ — но мимо. Шум, крики, ругань. Кто-то отступал, кто-то залёг. Но пираты были настырны, как мухи над падалью.

— Их слишком много, — выдохнул Мартин, тяжело сглатывая, — мы не продержимся…

— Отходим, — отрезала Джоанна, оглядывая склон за спиной.

Они начали подниматься — сквозь кусты, лианы, скользкие корни. Земля дрожала от пушечных раскатов, воздух был густой от гари и пыли. Каждый шаг отдавался эхом в груди.

— Знаешь, Джоанна… — вдруг выдохнул он сзади, спотыкаясь, — я, кажется, передумал. Когда вырасту я  всё-таки женюсь на тебе.

Она обернулась на миг с ружьём наперевес, и усмехнулась.

— Так-то, щегол!

Он улыбнулся ей в ответ — упрямо, с детской искоркой, хоть и с лицом, перемазанным сажей.

В тот же миг её ступня соскользнула, колено ушло вниз — и равновесие исчезло. Всё сорвалось в падение.

Камни били в бока, ветки хлестали по лицу. Она летела кубарем по склону, воздух вырывался из лёгких. Боль пронзила плечо, когда она ударилась о корень. Её мотало, как тряпичную куклу — вниз, всё дальше. Где-то — исчезло ружьё. Кричала ли она — не знала.

Когда тело врезалось в рыхлый песок у подножья холма, Джоанна сначала даже не поняла, что падение закончилось. Мир звенел в ушах. Всё болело: спина — огнём, колени — в рваных ссадинах, ладони — липкие от крови и песка. Она попыталась шевельнуться — и только простонала. В горле пересохло.

Шаги. Тяжёлые. Неспешные. Приближались.

— Гляньте-ка, кого к нам прибило, — хриплый, насмешливый голос.

Тени скользнули по лицу — пираты. Один нагнулся и пнул её в бок. Не сильно, но так, чтобы унизить. Другой поднял ружьё, словно трофей, доставшийся ему по праву.

— А эта сучка многих уложила, — раздалось позади.

Она молчала. Песок скрипел на зубах. Кто-то засмеялся. Кто-то плюнул. Воздух вокруг сгустился от запаха табака, пота и металла.

— Взять её, — рявкнул тот же голос. — Капитан сам решит, что с ней делать.

 

Её волокли вниз по тропе, как мешок. Руки больно сжимали её плечи, кожа горела от ссадин, и каждый шаг пиратов отдавался в теле, как толчок в рану. Она не сопротивлялась. Только дышала тяжело, пытаясь не упасть снова. Они вывели её на берег, к самому краю воды.

Джон Хитч стоял в тени густых пальм. Его руки были сложены за спиной, взгляд — усталый, но внимательный. Его фигура — темнее остальных, напряжённая, как сжатый кулак. Он обернулся, когда услышал шаги.

Джоанну бросили на песок, прямо к ногам капитана. Хитч стоял, сдвинув брови, на лице — выражение человека, которому портят день.

— Капитан! — крикнул один из пиратов. — Смотри, кого мы нашли на холме.

— Это она стреляла с утёса.

Хитч нахмурился. Сначала в его взгляде мелькнула злость — быстрая, обжигающая. Он подошёл ближе, склонился над Джоанной, словно изучая.

— Ты, — произнёс он почти с восхищением, — ты, значит, у нас с пушкой игралась? Это ты разнесла мне корабль?

Джоанна подняла на него лицо — грязное, ссадины, кровь у виска. Но взгляд был прямой и говорящий.

Капитан Хитч хмыкнул.

— Вот же ведьма, — сказал он, не отрываясь. — Маленькая, чёртова ведьма!

Он присел на корточки, склонившись почти к самому её лицу. Джоанна почувствовала, как мурашки побежали по спине.

— Глянь-ка на себя… — Он провёл пальцем по воздуху, очерчивая воображаемый контур. — Куда девалась та девка с копной волос и взглядом испуганной мыши?

Он медленно оглядел ее с головы до ног — остриженные, будто ножом, волосы; чёрная повязка, закрывающая глаз; одежда — мужская, рваная, пропитанная гарью и кровью.

— И глаз где-то потеряла, — продолжил он, усмехаясь. — Волосы как сено. Потрёпанная, исхудавшая… А всё такая же дерзкая, да?

Он вдруг резко схватил её за подбородок и приблизил лицо.

— Сколько ты там положила моих людей?

Джоанна молчала. Он фыркнул и резко отпустил её, выпрямившись.

— Я хотел выйти в море — а теперь стою, как хромой пёс на привязи!

Он махнул рукой в сторону моря, где «Грозный» слегка раскачивался на якоре, недалеко от берега.

— Из-за тебя мы здесь застряли, ты, чёртова сорвиголова! — капитан Хитч подался вперёд, понизив голос. — Но знаешь, что…

Он подошёл ближе, наклонился, чуть-чуть, почти шёпотом.

— Ты меня удивила, девочка. И это, знаешь, даже приятно. Но не думай, что это даст тебе выбор или привилегии. У меня с женщинами разговор короткий.

Он коснулся пальцами её щеки — не ласково. Проверяя, как далеко можно зайти.

— Ты теперь моя. Сегодня — уж точно.

Он отвернулся.

— Увести.

Два пирата подняли Джоанну. Она не кричала, не брыкалась. Она просто смотрела на Хитча с мрачной, цепкой ненавистью.

— Смотрите, — усмехнулся он, — а ведь если бы у меня было ещё с десяток таких, я бы взял Чарльстон в одиночку.

 

Джоанну затащили на палубу «Грозного» и бросили у борта, как мешок с грязным тряпьём. Она попыталась подняться, но ноги не слушались — дрожали от усталости, как у загнанного зверя после долгой погони. Лицо было в крови и пыли, волосы спутались, рубашка порвана, плечо ныло тупо и глубоко.

Вокруг собрались пираты. Кто-то хмыкал, кто-то плевал в доски, один скалился с обглоданной косточкой в зубах. Но хуже всего были взгляды — тяжёлые, жующие её глазами. В них было всё: злость, похоть, скука и желание расправы.

По доскам раздались шаги. Тяжёлые, с нажимом. Джон Хитч поднялся на борт. Он шёл не спеша, и с каждым шагом от него будто шёл холод. Тот самый липкий холод, что встаёт за спиной перед казнью.

Он остановился напротив неё и, не говоря ни слова, с силой толкнул ногой под рёбра. Она вскрикнула сквозь зубы и повернулась к нему лицом, всё ещё на четвереньках, цепляясь за доски.

— Встань, — бросил он.

Она подняла голову. Взгляд был пустой, но не сломленный. Капитан Хитч усмехнулся.

— Посмотрите на неё, — повернулся он к толпе. — Вот она. Девка, что пробила нам борт. Из-за которой мы теперь торчим у берега.

Один кашлянул с издёвкой:

— Ну и дела... Не больше козы ростом, а смотрите, сколько шуму.

Толпа загудела. Кто-то выкрикнул: «Показать ей, как пушки разряжают!» — и раздался смех.

— А теперь она здесь, — продолжил Хитч. — Вся наша. В пределах приличий, конечно. — Он усмехнулся. — Я же человек тонкий, культурный. Люблю, когда сначала дерутся, потом замирают… а потом — просят ещё…

Смех взорвался глухо, хрипло. Но Джоанна не отвела взгляда. Она смотрела на него, и в этом взгляде не было мольбы. Только ярость — сдержанная, холодная, как лезвие.

Толпа ещё не стихла после последних слов Хитча, как вдруг сквозь ряды пиратов вырвался Карл.

— Прекрати! — голос его дрожал от напряжения. — Ты обещал! Я выполнил твои условия — теперь ты выполни свои!

Хитч медленно повернулся, подняв бровь.

— Обещал? — переспросил он, будто с недоумением.

— У нас был уговор, — глухо сказал Карл. — Я привёл тебя по следу Хартголда. И ты сказал: «Заберёшь свою сестру и уберётесь прочь».

Джоанна замерла. Она услышала голос — узнала. Неверие ударило в грудь сильнее, чем боль. Она с трудом подняла взгляд, пробормотала:

— …Карл?

Он посмотрел на неё. В глазах его не было прежней бравады — только вина. И какая-то надломленная надежда, будто он ещё может всё исправить.

— Я думал, ты… — прошептал он. — Я хотел вернуть тебя.

Хитч хмыкнул.

— Трогательно, — сказал он. — Сестра и брат. Как в старых балладах. Вот только твоя сестрица за полдня принесла мне больше хлопот, чем ты за всё время. Разнесла мне борт, положила десяток людей. Думаешь, после этого я отдам её?

— Ты лжец! — выкрикнул Карл и шагнул вперёд. — Ты трус, если тебе нужна такая победа — над измождённой девушкой!

Слова повисли в воздухе. Несколько пиратов сдвинулись, настороженно. Джоанна всё ещё смотрела на брата. В ней всё кипело — от обиды, от боли, от неожиданной щемящей нежности.

— Зря ты это, — тихо сказал Хитч. — Очень зря.

Он выхватил пистоль, словно просто указал рукой — и выстрелил ему прямо в грудь.

Карл упал тяжело, с глухим стуком. Джоанна не сразу поняла, что произошло — просто взгляд зацепился за его фигуру, распластанную на палубе, и замер. Несколько секунд она не двигалась. Даже не дышала.

Тишина вокруг будто загустела. Кто-то шепнул проклятье. Кто-то, наоборот, хмыкнул с равнодушием. А она — стояла.

Он только появился. Только… вернулся.

Он был жив. Он искал её.

Он всё это время…

И вот — его нет.

Не было слёз. Не было крика. Всё случилось слишком быстро. Сердце как будто пропустило удар — и теперь не знало, стоит ли продолжать. Джоанна смотрела на брата, не узнавая его. Как будто кто-то обманул её, подсунув чужое, безжизненное тело вместо того мальчишки, что когда-то держал её за руку.

Она опустила голову, и что-то внутри неё оборвалось. Без звука. Без жеста. Просто исчезло.

Джон Хитч стоял рядом и что-то говорил. Усмешка. Хриплый голос. Но Джоанна его больше не слышала. Слова терялись, гасли, как будто расстояние между ними стало бесконечным.

Она подняла взгляд. Смотрела прямо на него. Не с яростью. Не с отвагой. Просто — с пустотой.

— Ты убил его, — прошептала она.

Это не было упрёком. Не было обвинением. Это просто была правда, которую нужно было произнести вслух. Как признание того, что мир больше не вернётся на прежнюю ось.

И всё. Она просто отвернулась. Не из гордости — из усталости. Из боли. Он мог говорить что угодно. Глумиться, приказывать, пугать. Но она больше не давала ему ни взгляда, ни слова. Молчание — всё, что у неё осталось. И оно стало броней.

Хитч подошёл вплотную.

— Знаешь, Джоанна… — протянул Хитч, наклоняясь совсем близко. — Ты у нас особенная. Стойкая. Гордая. Но знаешь ли, я ломал и не таких. А ночь — она длинная. И мужики у меня горячие. Не все, конечно, из тех, кто любит ждать разрешения.

Он чуть склонил голову, словно разглядывал её, как вещь на прилавке.

— Может, ты и хороша с пушкой, но мне интересно, как ты выглядишь без всего этого… боевого настроя.

Каждое слово резало, как тупым ножом. Она молчала. Не потому что боялась. А потому что сказала бы что-то такое, за что её точно убили бы на месте. Может оно и к лучшему…

— Капитан, — раздался голос. Хриплый. Злой. Сдержанный.

Ройс.

Он стоял поодаль, руки скрещены, лицо — как камень.

— Не стоит этого делать.

Хитч обернулся, прищурился:

— Что ты сказал?

— Я сказал: не трогай девчонку.

Молчание стало густым, как перед бурей. Кто-то перестал дышать.

Хитч подошёл ближе, в упор.

— Ты мне угрожаешь?

— Я тебя предупреждаю, — тихо сказал Ройс. — Ты уже убил мальчишку. Ну да чёрт с ним. Но Генри прикипел к этой девчонке. И если он увидит, что ты с ней сделал — ты не сможешь с ним договориться. Не дай бог кто-нибудь из твоих прикоснётся к ней — и Генри не будет ни торговаться, ни договариваться. Тебе нужна месть или выгода? Выбирай.

Хитч сделал шаг ближе. Улыбка исчезла.

— Ты теперь за неё горой?

— Нет, — Ройс пожал плечами. — Я просто знаю, где проходит грань между угрозой и приговором. И ты сейчас её почти перешагнул.

Джоанна всё ещё смотрела на Ройса. Смущённо. Запутанно. Сдержанно.

Почему он здесь? Почему защищает? Зачем?

Она не знала, что чувствовать. Гнев? Благодарность? Ничего не сходилось.

Хитч скривился.

— Ладно, — процедил он. — Заприте её в трюме. А когда пушки заговорят — привяжем к грот-мачте. Пусть капитан Хартголд наблюдает. И если у него хватит духу стрелять — пусть начнёт с неё.

Когда её повели, она всё ещё смотрела на горизонт.

Хитч ошибается — Генри выстрелит. Он выстрелит, даже если она будет первой на линии огня.