14 Раздача долгов

​

Поздним вечером к капитану Хартголду явился Луи, который по понятным причинам не смог прийти в назначенное ранее время и место. Он был смущен и напуган, тяжело хромал и выглядел жалко, но капитан, несмотря на его ранение, не испытывал к нему ни малейшего сочувствия, а лишь злился.

— Ну и где ты шатался все это время? — поинтересовался Генри у своего робкого гостя, который, сутулясь, стоял у порога и мялся на одном месте, перебирая шляпу в руках. — Еще и явился сюда, болван! — вспылил он, но потом, подумав о том, что излишний шум ему ни к чему, притих и быстро закрыл дверь. — Ты совсем, что ли, дурак? Тебя могут узнать. А мне это сейчас совсем не нужно.

— Она меня не узнает, я спрятал лицо.

— А одежда, голос и твоя хромота, думаешь, тебя не выдает, идиота ты кусок?! — тихо возмущаясь, проговорил Генри сквозь зубы.

Луи растерялся, сжимая шляпу сильнее:

— У девчонки был пистолет. Ну что я мог сделать?

— Мне не нужны твои оправдания! Мне нужны только мои деньги и чтобы ты нахрен отсюда убрался! Не смог сделать элементарную вещь, которая требовалась от тебя. Подумать только, тебя спугнула эта маленькая девчонка!

— Но я же принес вам деньги! — возмутился Луи и в подтверждение своих слов быстро достал из-за пазухи кошелек и протянул капитану.

Генри Хартголд подошел к молодому человеку, забрал деньги и угрожающе навис над ним.

— Ты забыл, о чём мы с тобой договаривались? Ты должен был присматривать за ней! — в гневе зарычал капитан, отчего Луи прогнулся под ним и вжал голову.

— Но ведь всё обошлось. Вы же возьмете меня в команду, сэр?

Капитан удивленно уставился на собеседника:

— Ты еще смеешь меня о чём-то просить? Пошел вон отсюда, щенок!

Сию же минуту Луи дернулся к выходу с испугу, но капитан окликнул его:

— Не через дверь, идиот! В окно!

Юноша растерянно развернулся и, подбежав к окну, замешкался на мгновение, но под суровым взором капитана тут же выскочил в открытое окно и грохнулся на землю со второго этажа. Удар был таким сильным, что его свежая рана открылась и снова закровоточила, а сам Луи непроизвольно вскрикнул. Капитан Хартголд лишь бросил сверху на него презрительный взгляд и закурил сигару:

— И не попадайся мне на глаза, пока я не верну себе мое потерянное душевное равновесие. Ублюдок!

 

Когда Джоанна пришла в себя от пережитых потрясений, она наконец приняла горячую ванну. Молли выделила ей теплый халат, а грязную одежду забрала в стирку. Она была так добра, что даже обработала и перевязала порезанные руки девушке и расчесала ей волосы. Джоанна никогда еще не чувствовала к себе подобной заботы. Теперь ей стало ясно, отчего так тянется к этой женщине капитан Хартголд, в эти нежные заботливые руки рыжеволосой блудницы с большой душой. Пусть даже её любовь и продажная, это не имело никакого значения, когда ты хоть на мгновение можешь почувствовать материнскую любовь.

Закончив расчесывать волосы девушке, Молли положила руки ей на плечи:

— Ну вот и всё, моя крошка, поужинаешь сейчас — и спать. И никто тебя больше не обидит, ты здесь в полной безопасности.

— Спасибо, Молли. Вы так добры, — чувственно поблагодарила Джоанна.

— Это моя работа, солнышко, — ответила Молли.

На выходе из комнаты она столкнулась в дверях с капитаном, он что-то шепнул ей украдкой и зашел в комнату.

— С тобой были нежны? — поинтересовался он невзначай с ехидной улыбкой, задорно покручивая ус.

— О да, — смущенно ответила Джоанна. — Молли очень милая.

Заметив перемотанные бинтом руки, Генри изменился в лице и, подойдя ближе, взял их в свои.

— Твои ладони, что с ними? — настороженно поинтересовался он, в голосе его слышалось возмущение.

— Я порезалась в подвале.

Его лицо вдруг стало каменным и беспристрастным.

— Расскажи мне всё, — холодно потребовал он. — Я хочу знать имена.

 

За ужином Джоанна поведала капитану Хартголду обо всём, что с ней случилось, в деталях, и гневу его не было предела, однако он, как мог, сдерживал его, сокрушаясь лишь о том, что отпустил её.

— Вы были правы... во всём, — с трудом призналась девушка, подавляя в себе гордыню. — Мне так стыдно, что я не послушала вас. Вы так много сделали для меня, а я вам не доверяла. Простите мне мою глупость, сэр. — Понурив голову, Джоанна совсем поникла перед ним, но искренние слова, сказанные ею, взбодрили Генри Хартголда, и он с чувством собственной правоты приподнял брови и выпрямился.

— Я рад, что мы прояснили эту ситуацию. Глупость — это дело поправимое. Не так ли? — иронично заметил он.

Джоанна с досадой закивала и смущенно потерла шею:

— Мне было очень страшно. Я… я больше вас не ослушаюсь... Обещаю.

Легкая улыбка тронула его губы, и он бережно накрыл ладонью ее пораненные руки:

— Именно это я и хотел услышать от тебя, Джоанна, — тихо ответил капитан, придвинувшись к ней ближе. И чуть погодя вдруг заговорил с еле сдерживаемой страстью, отчего в его голосе вдруг послышалась хрипотца: — А эти люди, которые с тобой обошлись так… Ты, должно быть, еще злишься на них?

Джоанна закивала и вновь расплакалась:

— Да, я очень зла. Я бы не простила этого никому, — гневно вымолвила она, — никогда.

Капитану Хартголду понравился её бескомпромиссный ответ, сказанный в сердцах, искренний и прямолинейный. На его серьезном лице вновь появилась хищническая улыбка, не предвещающая ничего хорошего, это читалось и в блеске его темных глаз. Он встал, будто куда-то торопясь, очень трепетно и ласково погладил Джоанну по голове:

— Ложись спать, моя милая. Теперь тебе нечего бояться.

Джоанна в спешке поднялась вслед за ним и, твердо посмотрев ему в глаза, вдруг поняла его намерения. Ей стало не по себе от того, что она так сгоряча высказалась и зажгла этим в нем жажду мести.

— Капитан Хартголд... — Она на мгновение умолкла в смятении. — То, что вы собираетесь сделать... это не выход. Говорят, что самое благородное решение — это всепрощение. А месть — для души низкой и мелкой.

Генри замешкался и обернулся с сожалеющим взглядом и ироничной улыбкой.

— У меня нет души, Джоанна. — пожав плечами, сказал он. — И разве не ты сейчас говорила, что никому не простила бы подобное?

— Одно дело — не простить, а другое — мстить, — решительно ответила девушка. — Это разные вещи.

— Милая Джоанна, — тяжело вздохнув, мягко заговорил капитан. Этот тон всегда проявлялся в нем, когда он кого-то поучал. — Только через месть к нам приходит прощение. Нельзя ждать, когда оно придет само собой. Это будет нечестно по отношению к тебе. Если у тебя горит сердце от жажды, утоли его немедля, или пожалеешь об упущенной возможности и сама себя не простишь. Обидчиков нужно наказывать сразу, чтобы они понимали, за что. А иначе они так и будут творить беспредел и так и не поймут, что были несправедливы к тебе. Так что, наказывая своих обидчиков, мы пресекаем их дальнейшие нападки не только на себя самих, но и на других людей, возможно, более слабых, тех, кто не сможет постоять за себя. Отсюда вывод: наказывая людей, мы делаем мир прекраснее. Я, — с гордостью произнес он и указал на себя большим пальцем, — прекрасный человек, Джоанна.

Капитан Хартголд вдруг засмеялся в голос, но в то же время смех его был каким-то горьким. Джоанна немного сконфузилась. В его словах была доля правды, но если только наказания будут равнозначны нанесенному оскорблению, подумала она. Но думал ли так сам капитан? Девушка в этом очень сомневалась.

— Вы, что же… Вы собираетесь убить этих людей? — заикаясь, спросила она.

— Ну это уж насколько хватит моей фантазии, — таинственно ответил он, отчего Джоанну передернуло.

Капитан понял, что сказал лишнего, и рассмеялся, чтобы снять нависшее напряжение:

— Да я шучу, глупышка! Не бери близко к сердцу! Забудь об этом!

Джоанна не смогла бы забыть сказанные им слова. Они её сильно задели и напугали, но вместе с этим, она почему-то в какой-то момент начала понимать его ужасающую философию. В которой всё было так просто и жестоко, где все получают по заслугам и нет обиженных и оскорбленных. А есть только грубая сила, которая уравновешивает любую несправедливость. И было в этом нечто «прекрасное», как сказал бы сам капитан Хартголд.

Генри двинулся было к выходу, но Джоанна окликнула его:

— Сэр, вы снова запрете мою дверь?

Капитан Хартголд внезапно смутился и, на удивление, не нашел, что ответить.

— Можете не беспокоиться, я не покину свою комнату.

— Я знаю, моя милая. Знаю.

Девушка неожиданно улыбнулась ему, что удивило его и оставило след приятного недоумения.

— Спокойной ночи, Джоанна.

Её улыбка ненадолго приподняла ему настроение, но как только Генри оказался снаружи, его лицо помрачнело, брови нахмурились, рот исказился в гневе, а кулаки непроизвольно сжались до дрожи. Праведный гнев кипел в его венах, и капитан Хартголд жаждал его освобождения.

 

Теперь, зная некоторые имена и детали, Генри незамедлительно отправился  вершить самосуд. Поэтому этим же вечером он явился в бордель, где Томас Рэнни по счастливому обстоятельству и нашел Джоанну.

С порога капитан заявил во всеуслышание, что желает видеть Лорейн — хозяйку этого заведения. Его тут же учтиво впустили и предложили выпить, от чего он, конечно же, не отказался. Заведя своего гостя в приватную комнату, служанка вежливо откланялась, заверив, что Лорейн вскоре навестит его.

Хозяйка борделя явилась к нему во всей красе: не часто к ней лично захаживали мужчины. На ней был нежно-зеленого шелка халат с кружевами, изящно облегающий её немолодую, но еще красивую грудь. Волосы, которые обычно она убирала вверх, для этой встречи она распустила и к своему гостю явилась зарумянившаяся, как юная девчонка. Но как только она прикрыла дверь и обернулась, Лорейн вдруг покраснела и быстро запахнула свой халат.

— Прости, ты ждала кого-то другого? — насмешливо спросил её Генри, отставив выпивку в сторону и поднявшись с места. — Значит, есть еще порох в пороховницах, да?

Хозяйка борделя явно была напугана и тяжело дышала.

— Генри? Что ты здесь делаешь? — возмутилась она, забыв об элементарных правилах хорошего тона и даже не поприветствовав своего гостя.

— Да вот решил навестить свою дорогую матушку, а она даже не хочет обнять родного сына, — с натянутой улыбкой сказал он ей, разведя руками.

— О, не называй меня так! — разозлилась Лорейн и быстро подошла к столу, минуя своего сына, схватила бокал красного вина и тут же приложилась к нему.

— И правда, ты всегда была никчемной матерью. Почему я всё не могу тебя отпустить? — с болью в голосе спросил он сам себя и опустил руки, только что готовые для объятий. — Я не знаю.

Он смотрел на неё с долей презрения и в то же время с жалостью. Она была всего на тринадцать лет его старше и казалась ему вечно молодой. Даже сейчас, когда её каштановые волосы тронула седина, а вокруг больших карих глаз появилась паутинка морщин, она оставалась для него вечно прекрасной, вечно неприступной женщиной с каменным сердцем, у которой, к сожалению, так и не возникло к нему материнских чувств. От неё он слышал лишь слова разочарования и ненависти, он был источником боли, который служил напоминанием ей о том злосчастном дне, когда она, не желая того, стала женщиной. Отчасти чувствуя свою вину, Генри осознавал, что всегда будет источником зла для своей матери: каким бы прекрасным сыном он ни был, он всегда для нее оставался плодом насилия и жестокости. Но давно прошли времена, когда он хотел доказать ей, что достоин её любви — теперь он в ней не нуждался.

Лорейн долго молчала, не зная, что сказать. Её мучило его присутствие.

— Как Эрик? — вдруг спросила она о младшем сыне.

— Ага! — воскликнул Генри. — Всё-таки в этом черном сердце есть еще материнские чувства! Ну надо же! — с издевкой заметил он. — С ним всё в порядке, я забочусь о нём.

— Зачем ты пришел? Это из-за той девчонки? Кто она? Твой пёс устроил тут дебош и напугал моих девочек и гостей! 

— Да, Лорейн, я здесь из-за неё. Она мне очень дорога, и я был сильно опечален, когда узнал, что она по каким-то странным причинам оказалась в твоих руках. Я просто в ужасе! И я очень зол! Очень!

— Ты получил её обратно. Что ты еще хочешь?

— Я… я не знаю… — задумчиво сказал Генри, почесав бороду. — Я хочу как-то утешиться... но не нахожу себе места. Беспокойная душа горит и требует расправы. 

В груди Лорейн резко похолодело, а взгляд стал безумным:

— Не вздумай…

Но её слова он даже не услышал:

— Скажи-ка мне, дорогая моя, как зовут твоего поставщика? Она назвалась Гретой, но я сомневаюсь в том, что это правда. Как её зовут и где она живет?

— Прошу тебя, не надо, — встревожилась Лорейн.

— Как её зовут и где она живет?! — отчеканил Генри на повышенных тонах и приблизился к ней так близко, что она вынуждена была отступить и прижаться к стене, выронив бокал, который с грохотом упал к её ногам и разбился на части, заляпав её подол кроваво-красным вином.

— Генри… умоляю тебя.

— Говори! — вскрикнул он и, внезапно обхватив её шею одной рукой, склонился над ней, тяжело дыша.

— Миранда Грин, живет в конце этой улицы, б-белый дом с красной крышей… он очень п-приметный, — запинаясь, вымолвила она.

— Это всё?

— С ней живет сын, он п-полоумный, но очень опасный. Она ждёт меня сегодня, я должна отдать ей долги.

— Я сделаю это за тебя, — зловеще проговорил он с нехорошей улыбкой.

— Прошу тебя! — взмолилась она, но Генри был непреклонен.

Он смотрел Лорейн в глаза долго и напряженно, его рука крепко сжимала её шею, но в какой-то момент ослабла. Он прикоснулся к её волосам и бережно убрал прядь волос со лба.

— Прекрасно сегодня выглядишь, — тихо сказал он ей на ушко. — Не будь я твоим сыном… я бы… Ух! — Он злобно усмехнулся и шутливо погрозил ей кулаком.

Лорейн вздрогнула и брезгливо отвернулась:

— Оставь меня.

Генри выпустил её из своих крепких объятий и двинулся было к выходу, но остановился в дверях. Он задумался на миг и обернулся, подняв на Лорейн глаза, полные сожаления:

— Я бы хотел быть для тебя лучшим сыном. И до определенного момента я был им, но ты этого не оценила.

Лорейн лишь опустила взгляд и ничего не сказала.

 

Выйдя из борделя, капитан Хартголд надел шляпу, предусмотрительно оглянулся по сторонам и неторопливо пошел вдоль дороги, глядя куда-то в пустоту. Лицо его было задумчивым и серьезным. Плохие мысли вновь накатили на него сильной волной, но по какой-то странной причине он находил в этом нездоровое удовольствие. Злость лавой бурлила внутри и искала выход, и он готов был отдаться ей в полной мере.

Следуя животной жажде, он прошел в конец улицы, где было темно и безлюдно, оглянулся еще раз и постучал в дверь белокаменного дома. Ему открыла пожилая женщина, видимо, ожидавшая кого-то иного, но, как только она увидела его лицо, то вмиг ахнула и побледнела.

— Миранда Грин? — невозмутимо спросил капитан Хартголд.

Миранда попятилась, а Генри зашел вслед за ней, тихо закрыв за собою дверь.

 

Спустя некоторое время капитан Хартголд неторопливо вышел из дома. Его лицо было спокойным, будто ничего не случилось. Он остановился на пороге, рассматривая свои багровые руки в свете полной луны. Капли густой крови, как мед, медленно стекали с его ладоней, падая на порог. Генри рассматривал результат своих деяний не без удовольствия и никуда не торопился. Была в этом, по его мнению, некая ужасающая эстетика, которую он ни на что бы не променял. Он поднес руку к своим губам и, не задумываясь, облизнул пальцы, блаженно закрыв глаза.

Сейчас он наконец чувствовал покой и гармонию, которую так долго жаждал, и получал от этого необыкновенное наслаждение.