19 Болезненный дурман

​

— Знаешь, что, Генри… — послышался заговорщический голос Томаса Рэнни за дверью, и Джоанна в тот же миг поднялась с кровати и припала глазом к замочной скважине, чтобы не упустить детали. — В команде ходит дурное настроение, и оно меня очень тревожит, — зашептал первый помощник, отчего Джоанне пришлось тут же прижать ухо к двери. — Скажи мне, Генри, может, ты и вправду что-то скрываешь от своих людей? Особенно от меня… от человека, который был предан тебе так много лет. Я хочу знать правду, потому что я — твои уши и твои глаза на этом корабле, и ты не можешь меня обманывать. Это будет совсем нечестно.

Послышался резкий скрежет кресла, и капитан сию же секунду вскочил с места и решительно подошел к Томасу, громыхая каблуками.

— Говори, что ты слышал? — нервно поинтересовался он.

Томас заговорил еще тише:

— Ходят слухи, что вы с Билли поделили деньги не по чести, а устроили дележку между собой, минуя команду. И я тоже хочу свою долю, — заключил первый помощник.

— Ну надо же, какая проницательность, Томас, — иронично ответил капитан, прищурившись. — Но к сожалению, мы делим шкуру неубитого медведя.

— А в чём проблема его убить? — прямо спросил Томас немного громче.

— Тихо ты! Что ты говоришь такое?! — одернул его капитан Хартголд, прикрыв ему рот ладонью. — Нам не нужно никого убивать, побойся бога. Или кого ты там боишься? Вся проблема в ней… — И он кивнул в сторону двери, за которой томилась Джоанна. — Она знает, где золото, но молчит. Ей это, конечно, на руку, но мне это не приносит никакого удовольствия. И я не знаю, как выбить из нее признание, ведь она ни сказать, ни написать даже ничего не может. Доктор говорит, что нужно время, чтобы она пришла в себя.

— Доктор в доле? — поинтересовался Томас. 

— Нет, он не знает. Я хочу, чтобы ты информировал меня обо всём. Нельзя допустить бунт. Только не сейчас… Сейчас мне нужен покой.

— От старой команды на борту пятнадцать человек, включая нас, остальных это не касается. И потом, их меньшинство, они ничего не смогут сделать.

— Присматривай за ними, — тихо велел капитан Хартголд своему помощнику и, отстранившись от него, снова сел за свой стол.

Как только за дверью послышалось движение и Томас ушел, Джоанна тут же отшатнулась от замочной скважины и быстро села на кровать. Как оказалось, над ней кружил уже не один стервятник, а целая стая. Мысли эти заставили ее сжаться в комок и забиться в угол.

 

Через некоторое время в капитанской каюте опять послышались разговоры: пришел Эрик с обедом, но капитан быстро прогнал его прочь и поспешил к Джоанне. Зайдя к ней в каюту, он поставил поднос на тумбу рядом с кроватью и заискивающе взглянул на девушку.

— Ты должна поесть, — спокойно сказал он. — Я не хочу, чтобы ты совсем зачахла и умерла с голоду.

Джоанна сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела в пустоту, не замечая ничего вокруг. В ее больших глазах затаилась глубокая печаль, и ничто не могло ее взбодрить и оживить.

— Джоанна, — позвал Генри ее снова. — Ты меня слышишь?

Она очнулась от забытья и, прижавшись к стене, закрыла уши, не желая его слушать и тем более не желая ничего есть. Капитан разозлился:

— Ты будешь есть, поняла?! — вспылил он, отчего она тут же зажмурилась и затряслась. 

Это отрезвило Генри. Он тут же остыл и устало сел на койку рядом с ней.

— Я не знаю, не знаю, что делать с тобой… Ты пойми, мне совсем не нравится держать тебя здесь, и я бы с радостью отпустил тебя. Но это золото…  Мне нужно мое золото. Понимаешь? Я слишком долго шел к этому, и я слишком многим пожертвовал, чтобы вот так просто отказаться от всего. Как только я получу что мне причитается, я отпущу тебя. Обещаю. Поэтому в твоих же интересах прийти в себя побыстрее. Так что ты уж постарайся, милочка. Хорошо? — Он прикоснулся к ее плечу, и она вздрогнула и отодвинулась от него. — Я знаю, что тебе поможет расслабиться.

Капитан быстро вышел и загремел ящиками стола в своей каюте, а вернулся уже с загадочным пузырьком и маленькой ложечкой.

— Не бойся. Это всего лишь лекарство, которое поможет тебе расслабиться и уснуть. Давай-ка попробуем. — Он торопливо открыл пузырек и, вылив немного настойки в ложечку, протянул ее Джоанне, но она лишь сжала губы и нахмурилась, не желая ничего принимать.

— Ну же, милая, сделай мне одолжение. Тебе станет легче, я тебе обещаю.

Джоанна долго не решалась пить что бы то ни было, но в конце концов поддалась на его уговоры и выпила горькую настойку. Вкус ее был настолько гадкий и омерзительный, что ее чуть не вырвало. Однако, подавив в себе неприятные симптомы, она с облегчением вздохнула и вытерла губы, корчась от тошноты.

Генри сидел напротив нее и наблюдал за тем, как медленно, но верно Джоанна погружалась в сладостную дремоту. Со временем тело ее полностью расслабилось, как и милое личико, которое долгое время пребывало в ужасе и страхе. Глаза, давно не видящие сна, становились томными и ласковыми, а веки — тяжелыми.

Прошло еще некоторое время — и Джоанна так размякла, что растворилась во сне, как никогда в своей жизни. Она безвольно раскинула руки на подушке, и ворот рубашки ее так задрался, что случайно оголил немного больше, чем следовало бы, и это, конечно, привлекло внимание капитана Хартголда. Сперва он смутился как мальчишка и отвел взгляд, гоня дурные мысли прочь. Но как человек искушенный в этом плане, он не мог отказать себе в удовольствии и посмотрел на спящую Джоанну вновь.

Ее нежное лицо и еще совсем юное невинное тело просто-таки призывали его совершить самовольный акт любви. Сейчас она была полностью в его власти, и она бы точно была не против, она даже и не узнала бы о случившемся. Эта похабная мысль позабавила его, но в то же время заставила устыдиться. Не будь она так юна, всё было было гораздо проще. Поэтому капитан поправил ей ворот рубашки и сел на кровати, устало подперев голову, и тяжело вздохнул.

Не долго думая, он вспомнил о том, что чудодейственная настойка подавляет все страсти, включая и страсть любовную. Капитан тут же открыл пузырек и, отпив немного, вскоре погрузился в глубокую задумчивость и грёзы.

 

— Джо-а-а-анна-а-а-а! Джоанна, где же ты, черт бы тебя побрал?! — послышался громкий свирепый голос капитана Хартголда на пустой палубе.

На корабле больше не было ни души. Выл ветер, на море гуляли безумные волны, а штурвал мотало в разные стороны, да так резво, что тяжело было устоять на ногах. Девушка неуклюже грохнулась и растянулась на полу, а когда оглянулась, то увидела капитана Хартголда, который уже стоял над ней, сжимая топор в руке.

— Ах ты проклятая девчонка! — Он размахнулся топором и ударил им ровно туда, где она лежала мгновение назад. Джоанна резко вскочила и сломя голову понеслась по ступенькам вниз на пушечную палубу. Здесь было душно и сумрачно, но при этом было много мест, где можно спрятаться.

— Джоанна, где ты? — вновь послышался голос капитана позади. — Пора считать пальцы!

Девушка тихонько перебралась глубже в самое чрево мрачного корабля и спряталась под лестницей. Она слышала каждый шаг капитана Хартголда, каждое его слово и даже каждый его вздох. Он неспешно шагал навстречу к ней и, будто развлекаясь, покачивал топором в руке:

— Хочешь поиграть в прятки? Хорошо… Но когда я тебя найду, тебе не сдобровать!

Джоанна  в ужасе забилась в самый угол под лестницей и зажмурилась. Казалось, еще немного — и всё будет кончено.

— Мое терпение на исходе! — выпалил Генри Хартголд. — Я-я-я… иду-у-у-у… искать!

Внезапно перед ее глазами возник топор, грубо вонзившийся в деревянную ступеньку, и девушка тут же взвизгнула от испуга и проснулась.

 

Когда она очнулась, окружающий мир показался ей совсем иным. Всё было будто во сне, а не наяву, и она тщетно пыталась себя отрезвить и растормошить, потирая устало лицо и веки. Когда всё вокруг начало приобретать правильный, реалистичный вид, Джоанна увидела на полу капитана Хартголда. Он облокотился на ее кровать и задремал вместе с ней, а рядом с его рукой лежал пузырек с настойкой. Он тут же проснулся от шороха. Опьяняющий дурман всё еще ласкал его разум и некогда злобные глаза теперь смотрели на Джоанну с такой любовью и нежностью, которую она в своей жизни  никогда не видывала.

— Я тут прикорнул на минуточку и что-то забылся. Не бойся, я тебя и пальцем не тронул. — С усилием сказал Генри и потер веки. — Ну, почти. — иронично добавил он с улыбкой, отчего Джоанна скривилась.

Голова капитана Хартгода была всё еще не ясна, и навязчивое ощущение эйфории держало его в неведомом мире. Он предстал перед Джоанной настолько безобидным, что казался ей маленьким ребенком, настолько потерянным и несчастным, что его невольно хотелось обнять. 

— Я не плохой человек, Джоанна, — с чувством вины заговорил он вновь.  — Ты должна мне доверять. Я, может, тебе и кажусь иногда немного вспыльчивым, но я это делаю не оттого, что я злой. Это всего лишь мимолетные всплески. — Он недоуменно развел руками и захихикал. — Да божечки, я и мухи не обижу, если только она не встанет у меня на пути. Я добрый человек… — тихо уговаривал он сам себя, пытаясь убедить в этом саму Джоанну, в то время как она смотрела на него с недоверием и немного отстранившись. Но он будто этого не замечал и настойчиво тянулся к ней всё ближе и ближе, пока не прижался колючей щетиной к ее щеке.

— Ты мне веришь? Хорошо бы, чтобы ты мне верила… — Он посмотрел на нее сверху вниз так жалобно и трогательно, что, казалось, из его глаз вот-вот потекут слезы. — О, пресвятые небеса, если бы я мог, я бы обнял всех несчастных сироток в этом мире. — Он сильно прижал ее к себе и продолжил свой монолог, который водопадом лился из его уст. — Я тебя так понимаю, милое мое заблудшее дитя. Все мы искалечены в душе, все мы одиноки и ранимы… Нам нужно так мало… так ничтожно мало… всего лишь добрый взгляд и теплые объятья. Брошенные на произвол судьбы, недолюбленные родителями, бедные жалкие... ублюдки… — выругался он со зла и прижался к Джоанне еще теснее, да так, что у ее непроизвольно выпучились глаза и перекрыло дыхание.

— Я… я плохой человек, Джоанна, — с болью в голосе сказал Генри. — Я зарезал своего отца, когда был еще совсем ребенком... И моя мать меня никогда не любила… Я… я просто хотел защитить ее… Просто защитить… — твердил он без устали, качая головой.

Джоанна почувствовала, что ее плечо стало мокрым от его слез. Она была бы уже и рада обнять его, чтобы утешить, но он сковал ее руки своими объятиями, и она беспомощно сидела до тех пор, пока капитан Хартголд ее не отпустил. Он быстро утер слезы, будто резко переключился в другое состояние, и его лицо вновь стало серьезным и хмурым.

— Нет ничего зазорного в том, что иногда дать волю чувствам, не так ли?

Джоанна с сожалением кивнула.

 

После того вечера она долго еще ходила сама не своя. Капитан Хартголд начал настаивать на том, чтобы Джоанна принимала лекарство для хорошего сна, но в действительности это только усугубляло ее состояние. Более того, и сам Генри Хартголд начал злоупотреблять этой настойкой, что привело его в совсем неприглядный вид. Он стал задумчивым, твердая походка его сменилась на разгильдяйскую, голос стал тихим и понурым, а борода заросла так густо, что на лице видно было только пару глаз, и нельзя было сказать, что они горели огнем. Это был тусклый равнодушный взгляд усталого старца.

В считанные дни настойка закончилась, и Джоанна начала испытывать неимоверные страдания, душевные и физические. Она снова перестала спать и есть и стала еще более раздражительна, чем прежде. Под глазами ее появились синяки, она сильно исхудала и бродила по кораблю как призрак. Доктор, заметив ее состояние, не преминул справиться о ее здоровье. Джоанна лишь хмуро посмотрела на него и ударила по его руке, когда тот решил заглянуть в ее покрасневшие глаза.

— Я вижу, вы с капитаном на пару пристрастились к опиуму. Ничего страшного. Переживешь и это. — Доктор Фаулер приблизился к ней и заговорщицки добавил: — Я знаю твою тайну, Джоанна.

Девушка недоуменно взглянула на него, глаза ее налились яростью и в то же время страхом.

— Я сказал капитану, что ты не в себе и будешь пребывать в молчании некоторое время. Мы можем до-о-о-лго водить его за нос.

Джоанна гневно прищурила глаза и тяжело задышала, ощущая давление.

— В твоих интересах сохранить это в тайне от него, но я не буду против, если ты скажешь мне, где золото. Я смогу помочь тебе, ведь капитан нам не угроза. Его дни уже сочтены.

Холодок пробежал по спине Джоанны, и она отстранилась. Слова доктора потрясли ее до глубины души, и если можно было бы онеметь еще раз, то она бы, наверняка, онемела дважды. Но вот в чём вопрос. Доктор выдумал ее недуг, или же она в действительности не может вымолвить ни слова? Это умозаключение повергло Джоанну в ступор. То ли страх ее так обуял, то ли она сама себя убедила в этом, но язык в данный момент не хотел слушаться ее, и она смотрела на доктора выпученными глазами, не в силах что-то сказать. Поэтому она презрительно смерила взором доктора Фаулера и ушла.

Нервное напряжение, которое бурлило сейчас в Джоанне, искало возможности вырваться наружу, и когда она зашла в капитанскую каюту, где осталась наедине со своим гневом, то хорошенько захлопнула дверь и ударила ее ногой. Прорыдавшись и утерев слезы, она оглянулась назад. Большой капитанский стол, заваленный картами и барахлом, вызвал в ней внезапный интерес. В надежде, что, возможно, Генри Хартголд прячет настойку где-то в ящиках, Джоанна подбежала и судорожно начала рыться у него в столе. Журналы, бумаги, карты, инструменты, перья — всё смешалось в этом проклятом столе, но в какой-то момент девушка нащупала в самом конце нижнего ящика нечто крупное. С усилием вынув из недр стола интригующий предмет, Джоанна с удивлением замерла. С миниатюрного портрета на нее смотрела печальными глазами очень миловидная белокурая леди. Это была именно леди, а не какая-то простушка. Всё в ней дышало благородством и красотой. Гордо расправленные плечи, светлая гладкая кожа, здоровый румянец, алые нежные губы, призывающие к поцелую, прическа с игривыми завитками, бережно уложенная на верху головы, и элегантное платье. Эта молодая женщина явно была очень знатных кровей, но что она делала в самом укромном углу капитанского стола?

Джоанна долго еще любовалась портретом и изучала его, но покой нарушил внезапный скрип двери. Это напугало ее, и она резко обернулась. На пороге стоял капитан Хартголд. Лицо его было хмурым и уставшим.

— С каких это пор ты роешься в моем столе? Тебе жить надоело, что ли? — Он неспешно подошел к Джоанне, но когда увидел портрет в ее руках, тут же обмяк. Он взял его дрожащей рукой и трепетно посмотрел на изображенную молодую женщину, которая встретила его печальным взглядом. Всё вдруг остановилось для него. Он погрузился в такую хандру и тоску, что тут же опустился в кресло и расплылся в нём.

— Оставь нас, пожалуйста…